На поле
Как будто ей хватало сока,
стояла тонкая осока,
хлебала бой, огонь хлебала,
но твëрдо на ногах стояла.
А люди, скошенные градом,
ложились чëрным виноградом,
и там, где горькая гречиха
лежали люди тихо- тихо.
И где овëс, и где пшеница,
где всë живое колосится,
лежали люди, точно тучи,
оцепенело, неболюче.
Там, где вчера бои гремели,
сегодня вороны галдели,
слетались жужелки, мокрицы
играть, туда-сюда носиться.
А люди на земле лежали,
не торопились, не бежали,
а люди были и землицей,
и небом, и пшеном, и птицей.
Живому не понять такое:
людей покошенных на поле.
О жизни
Борщевик, высок и лаков,
заслонил цветущий луг.
Обойди его, где маков
пламенеет полукруг,
колокольчик с куполами
зазывает диких ос,
подорожник лоскутами
из сырой земли пророс.
Обойди, не наступая,
не ломая стебелька,
понимая – жизнь земная
и весома, и ломка.
Гулял июль
Гулял июль. Который день,
духмяный луг синел солодкой.
Напившись солнца, зрел ячмень,
на речке колыхалась лодка.
Сидели в лодке дед и кот,
глядели ясными глазами.
А мне казалось: с образами
на небо лодочка плывёт.
Чертила в памяти река
скупые крестики-насечки.
Над Летой плыли облака –
большие сытые овечки.
Айва
Июльский полдень прян и розов.
Фруктовый сад, как райский остров:
через паучьи кружева
плетётся воздух.
Поспели вишни, абрикосы
и не спеша, дыша едва
растёт японская айва.
Смотри, смотри
Смотри, смотри, трава сгорает,
и я могу.
Ходила по морошку рая –
на ра-ду-гу.
Брала с собой плетёный туес –
собрать плоды,
у родника, от солнца щурясь,
испить воды.
Устал
Ему бы в пабе да выпить «Балтики»,
ему бы воблочки,
ему бы лещика,
ему бы выспаться,
но надо в паблике
постить скворечники,
постить журавликов
для переправликов,
для пересмешников,
для человечеков.
Ему бы в речке пускать кораблики,
ему бы солнышка,
ему бы галечки,
но только надобно для хроник паблика
ходить по Лаптевых,
ходить по Балтике,
босым без тапочек
хотя б для галочки.
Ему б картошечки в простой посудине,
весëлых песенок,
звезду считать.
Но пробил час
постить иудиных,
прощать иудиных,
постить иудиных,
прощать иудиных,
сходить с креста.
В раю
В раю живёт пчелиная семья,
рой диких ос, хохольчатый удод
и бесконечно долгий первый год
учительница первая моя.
В раю небесном нет ночей и дней,
поёт неповторимый певчий хор.
В моём потустороннем зыбком сне
теряет время значимость и ход.
Летит умерший маленький чеглок,
учительница пишет на доске
и с первого по первое число
слова сверкают милостью в строке.
И я беру мелок, пишу, пишу
Удоду мёртвому, упавшему стрижу,
надеясь, что прочтут, дадут крыла.
Надеясь, что и я не умерла.
Перелётная муха
Перелётная муха ленива –
едет поездом Пенза – Грамада.
Ей и мне много плюшек не надо:
съесть хамсы, выпить тёмного пива,
посидеть, погрустить, свесив ноги
с верхней полки, и крылья почистить,
разложить все сумбурные мысли,
на катрены, на строфы, на слоги,
пожужжать, что есть силы, есть мочи
пока время привал даровало
(от дверей до дверей двух вокзалов
день и две неустойчивых ночи).
Знаешь, муха, ползи, я не против
хоть по лбу, хоть до кончика носа.
У меня к жизни много вопросов,
да и вы, мухи, трудно живёте.
Скорый поезд нескоро тащится.
Полетела б – боюсь самолётов.
Жить счастливо мешает чего-то...
Жаль, мы с мухой не лётные птицы.
Иди
Когда уснёт семейство облаков,
Иди на свет весёлых светляков,
Они – ночные ангелы Вселенной,
Иди на свет через густую тьму,
Всегда на свет, как к Богу самому
Смиренным агнцем, иноком смиренным.
И если встанет сумрачный восход,
Не падай духом – Бог тебя спасёт,
Полоска света в каждой тёмной яме.
До самой непролазной глубины
Сочится свет с высоток голубых
Меж всех теней, камней, между веками.
Иди спокойно сквозь кромешный мрак
Пока часы Вселенной тик и так
Пульсируют легко без аритмии.
Закон небес бессрочный и простой:
Тебя Земля пустила на постой,
Пройдёшь сквозь тьму – вослед пройдут другие.
© Виктория Косенко, 2019–2023.
© 45-я параллель, 2023.